Костёр (сборник стихов Гумилёва)

«Костёр» — шестой сборник стихов Николая Гумилёва, выпущенный в 1918 году петроградским журналом «Гиперборей».

Создание и публикация

Работа над будущим «Костром» была начата Гумилевым еще в 1916 rоду, коrда поэт состав­ил рукописный сборник «Отлуние», включавший восемь стихотворений, шесть из которых затем вошли в «Костер»: «Змей», «Андрей Рублей», «Деревья», «Городок», «Второй год», «Детство», «Рабочий», «Перед ночью северной, короткой…» Затем этот список был дополнен стихами 1917—1918 годов.

Книга вышла в начале июля 1918, почти одновременно с «Фарфоровым павильоном» и «Миком», вскоре после возвращения поэта в Россию. В состав сборника вошли стихотворения 1916 — мая 1918, часть из которых ранее уже публиковалась в журналах.

В хранящейся в архиве М. Л. Лозинского рукописи сборника, содержащей авторское оглавление, состав и порядок стихов несколько отличаются от печатного варианта, так, вместо «Змея» должно было стоять французское стихотворение «Miniature persane».

В состав сборника в переработанном виде вошли девять стихотворений парижского цикла («Канцона вторая», «Канцона третья», «Самофракийская Победа», «Роза», «Телефон», «Рассыпающая звезды», «О тебе», «Сон», «Эзбекие»), написанных для альбома Елены Дюбуше, в которую Гумилев был безнадежно влюблен в период своей службы во Франции в 1917—1918 годах. В первоначальной редакции эти стихи были изданы в 1923 году в берлинском сборнике «К Синей звезде».

Состав сборника

• Деревья
• Андрей Рублев
• Осень
• Детство
• Городок
• Ледоход
• Природа
• Я и вы
• Змей
• Мужик
• Рабочий
• Швеция
• Норвежские горы
• На Северном море
• Стокгольм
• Творчество
• Утешение
• Прапамять
• Канцона первая («В скольких земных океанах я плыл…»)
• Канцона вторая («Храм мой, Господи, в небесах…»)
• Канцона третья («Как тихо стало в природе!..»)
• Самофракийская Победа
• Роза
• Телефон
• Юг
• Рассыпающая звезды
• О тебе
• Сон
• Эзбекие

Критика

Из-за обстоятельств гражданской войны и закрытия большевиками многих печатных изданий критических отзывоа на публикацию было немного. А. Я. Левинсон (Жизнь искусства, № 22, 24.11.1918) замечает, что новый сборник, в отличие от радостно-фантастического «Колчана», проникнутого душевным подъемом первого года войны, представляется эпизодом, довольно кратким (всего из 29 стихотворений) интермеццо, душа поэта погружена в «марево северных туманов, в чистилище смутных кошмаров», и сам автор ощущает свои творения как «зловещую ночных видений тетрадь». При этом критик опровергает расхожее мнение о Гумилеве как «парнасце», то есть строгом формалисте, ищущем лишь стилистических красот и упоительных созвучий, обнаруживая в его стихах тонкую лирику и юмор.

Вадим Шершеневич, опубликовавший («Свободный час» 1918, № 7) под псевдонимом «Г. Гальский» рецензию с красноречивым названием «Панихида по Гумилеву», считает, что тот, подобно Брюсову, исписался, три выпущенные им книги — гениальный плагиат того, что должен был написать (и, возможно, еще напишет Брюсов). Критик громит сборник на примере стихотворения «Рабочий» и в завершение пишет, что во всей этой унылой книге найдется от силы одно или два стихотворения, за которые автору может быть не стыдно.

Василий Гиппиус в заметке, впервые опубликованной в 1994 году, сравнил последние сборники Гумилева с пряниками, и нашел, что при всей серьезности некоторых стихотворений, автор и в них улыбается, сравнивает его с Северянином (то ли Гумилев — облагороженный Северянин, то ли Северянин — опошленный Гумилев), пишет, что в то время, когда начался голод, соблазнительно обманывать себя и других пряниками, но скоро станет не до гумилевских стилистических изысков.

Второе издание

Сборник был переиздан в 1922 году Гржебиным в Берлине, по-видимому, из чисто коммерческих соображений, так как вокруг убитого большевиками Гумилева начала складываться легенда. Новое издание вызвало отклики в эмигрантской прессе и советской печати; в последней критические заметки, неизбежно носившие некрологический характер, публиковались до 1924 года, когда имя Гумилева было запрещено упоминать и он перешел в разряд «подземных» русских классиков.

Позднейшие оценки

Марина Цветаева писала в воспоминаниях по поводу сборника и стихотворения «Мужик»: «Не «мэтр» был Гумилев, а мастер: боговдохновенный и в этих стихах уже безымянный мастер, скошенный в самое утро своего мастерства-ученичества, до которого в «Костре» и окружающем костре России так чудесно — древесно! — дорос».

А. И. Павловский отмечает неожиданное для певца экзотики и дальних странствий появление русской темы:

Он пишет проникновенно-лирические стихи о русском детстве, сохранившемся в его памяти нежным воспоминанием, о русской багряно-рябиновой осени, о провинциальном городке «над широкою рекой пояском-мостком перетянутой», о ледоходе на Неве и о творениях Андрея Рублева… В стихотворении «Мужик» сквозит горестное недоумение перед темной силой, вытолкнувшей в российскую историю зловещую фигуру Григория Распутина. Но все же и в «Костре», несмотря на прорвавшуюся русскую тему, он остается рыцарем Музы Дальних Странствий и продолжает искать свою подлинную — духовную — родину всюду, лишь изредка останав­ливаясь на мысли, что она может находиться именно в России.

— Павловский А. И. Николай Гумилев, с. 50

При этом маститый советский критик указывает, что ни в «Костре», ни в других стихах, «сопутствовавших этой книге и создававшихся в канун величайшего из социальных переворотов, нет и намека на круто вздымавшуюся волну революции».